Спрошенные умело об их религии, они вам скажут, что быть православным это значит быть крещеным христианином, носить на груди крест или какую-нибудь святую икону, поклоняться Христу, молиться Пречистой Деве[2] и всем святым, представленным иконами и мощами, гулять в праздники и соблюдать посты по искони установленному порядку, чтить священный сан епископов и иереев, приобщаться святых тайн и посещать богослужение. Вот истинное православие русского народа, равно как и наше. Но не таково православие наших воинствующих патриотов. Ясно, что истинное православие не имеет в себе ничего партикуляристического и не может никоим образом составлять национального или местного атрибута, неизбежно отделяющего нас от западных народов. Ибо большая часть этих народов (католическая их часть) имеет совершенно тождественную с нами религиозную основу. Все, что свято и священно для нас, является таковым же и для них. Достаточно будет указать на одну существенную точку соприкосновения: культ Святой Девы - одна из характернейших черт католицизма - не только распространен в православной России[3] вообще, но есть даже отдельные чудотворные иконы, сообща чтимые и римскими католиками и русскими православными (например Богородица Ченстоховская в Польше). Если благочестие есть действительно отличительная черта нашего национального сознания, тот факт, что главнейшие эмблемы этого благочестия у нас общие с Западом, заставляет нас признать нашу солидарность с ним в том, что мы считаем самым существенным. Что касается глубокого контраста между созерцательным благочестием Востока и деятельной религией Запада, то этот субъективный и чисто человеческий контраст вовсе не касается божественных предметов нашей веры и нашего культа и не только не может служить справедливым мотивом для разделения, но должен был бы скорее побуждать обе великие части христианского мира к более тесному единению в целях взаимного восполнения.

Но, под влиянием злого начала, непрестанно Действующего на земле, этой разницей злоупотребили, чтобы создать из нее разделение. И в ту минуту, когда Россия приняла крещение от Константинополя, греки, хотя еще и пребывая во внешнем общении с Римом после временного раскола Фотия[4] были уже в значительной степени проникнуты национальным партикуляризмом, питаемым иерархическим соперничеством, политикой императоров и спорами школ. Последствием этого было то, что русский народ в лице Святого Владимира купил евангельскую жемчужину, всю покрытую византийской пылью. Большинство нации, не интересовавшееся распрями и честолюбием клириков, ничего не понимало в богословских фикциях, бывших плодами этих распрей;

большинство это приняло и сохранило сущность православного христианства во всей его чистоте и простоте, то есть веру и религиозную жизнь, обусловленную божественной благодатью и проявляющуюся в делах любви и милосердия. Но клир (на первых порах набранный из греков) и церковная школа восприняли роковое наследие Фотиев и Керуллариев, как неотъемлемую часть истинной религии. Это лжеправославие нашей богословской школы, не имеющее ничего общего ни с верою Вселенской Церкви, ни с благочестием русского народа, не содержит в себе никакого положительного начала: оно все состоит из произвольных отрицаний, вызванных и питаемых предвзятой полемикой.

"Бог Сын не участвует в порядке божественном в исхождении Святого Духа".

"Святая Дева не была непорочной с первого мгновения своего существования"[5].

"Первенство юрисдикции не принадлежит римскому престолу, и папа не обладает догматическим авторитетом пастыря и учителя Вселенской Церкви".

Таковы главнейшие отрицания, которые нам предстоит рассмотреть в другом месте. Здесь нам достаточно засвидетельствовать, во-первых, что эти отрицания не получили никакой религиозной санкции и не опираются ни на какой религиозный авторитет, признанный за обязательный и непогрешимый всеми православными. Никакой вселенский собор не осудил и даже не обсуждал католических учений, ана-фематствованных нашими полемистами. И когда нам выдают этот новый род отрицательного богословия за истинное учение Вселенской Церкви, мы не можем усмотреть в нем ничего другого, кроме чудовищного притязания, имеющего своим источником невежество или недобросовестность. Во-вторых, очевидно, что это ложное православие, равно как и истинное, впрочем, не может служить положительной основой для "русской идеи". Попробуем, в самом деле, подставить положительные величины на место этого алгебраического х "православия", неустанно с деланным энтузиазмом провозглашаемого псевдопатриотической прессой. Идеальная сущность России по-вашему - православие, которое вы специально противопоставляете католицизму, сводится в ваших глазах к различиям обоих исповеданий. Действительно религиозные основы, общие у нас с Западом, по-видимому, представляются для вас не особенно интересными; вам особенно дороги различия. Ну что ж! Поставьте эти определенные различия на место туманного термина "православие" и объявите открыто, что религиозная идея России заключается в отрицании "filioque", Непорочного Зачатия и авторитета папы. Этот последний пункт для вас важнее всего. Остальные - вы сами это знаете - только предлоги, но Верховный Первосвятитель - вот враг. Таким образом, все ваше "православие" и вся ваша "русская идея" в сущности только национальный протест против вселенской власти папы. Но, во имя чего? Вот здесь-то начинается действительная трудность вашего положения. Эта протестантская ненависть к церковной монархии, чтобы говорить уму и сердцу, должна была бы быть оправдана каким-нибудь великим положительным принципом. Теократической форме управления, которой вы не одобряете, вам следовало бы противопоставить другую, лучшую, форму. И этого-то именно вы и не можете сделать. Какой род церковного устройства можете вы предложить на благо западным народам? Быть может, вы станете превозносить соборное управление, заговорите о вселенских соборах Medice, cura te ipsum! Почему Восток не противопоставил истинного вселенского собора тридентскому или ватиканскому соборам? Откуда это беспомощное молчание истины перед лицом торжественно утверждающего себя заблуждения? Действительно, в то время, как великие церковные собрания продолжают занимать выдающееся место в учении и жизни католичества, христианский Восток вот уже тысячу лет как лишен этого важного проявления Вселенской Церкви, и наши лучшие богословы (как, например, Филарет Московский) сами признают, что вселенский собор невозможен в Восточной Церкви, пока она находится в разделении с Западной. Но нашим, так называемым, православным ничего не стоит противопоставить невозможный собор действительным соборам католической Церкви и защищать свое дело оружием, ими утраченным, и под знаменем, которое у них вырвано из рук.

Папство есть положительное начало, реальное учреждение, и если восточные христиане полагают, что это - начало ложное, что это - учреждение плохое, их дело осуществить желательную организацию Церкви. Вместо того нас отсылают к археологическим воспоминаниям, вполне сознавая в то же время свое бессилие дать им какое-либо практическое значение. И не без основания наши антикафолики ищут опоры для своих тезисов где-то вдали. Действительно, они едва ли решатся, рискуя стать посмешищем для всего мира, объявить Санкт-Петербургский Синод или Константинопольский патриархат истинным представителем Вселенской Церкви. И бесполезно на последах заводит речь о вселенских соборах и ссылаться на них, когда приходится признаться, что они уже невозможны более Это будет только пустой болтовней, окончательно обнаруживающей слабую сторону этого антикафолического православия. Если нормальная организация Вселенской Церкви и истинная форма ее управления зависят от вселенских соборов, то очевидно, что православный Восток, роковым образом лишенный этого необходимого органа церковной жизни, не имеет более ни истинного церковного строя, ни правильного церковного управления. В первые три века христианства Церковь, скрепленная кровью мучеников, не созывала вселенских соборов, потому что не нуждалась в них; современная Восточная Церковь, парализованная и расчлененная, не может созвать их, хотя и чувствует потребность в этом. Это ставит перед нами следующую альтернативу: или признать, вместе с передовыми сектантами, что Церковь с некоторых пор утратила свой божественный характер и в действительности более уже не существует на земле, или, во избежание столь опасного вывода, согласиться с тем, что Вселенская Церковь, не имея органов управления и представительства на Востоке, обладает таковыми в западной своей части. Это было бы равносильно признанию исторической истины, не отрицаемой в наши дни даже самими протестантами, а именно: что современное папство не есть самочинный захват, но законное развитие тех начал, которые открыто действовали до разделения Церкви, и против которых эта Церковь никогда не протестовала. Но если признать папство законным учреждением, то что делать тогда с "русской идеей" и с привилегией национального православия? Итак, раз наше религиозное будущее не может опереться на официальную Церковь, нельзя ли найти для него более глубоких основ в самом русском народе?

[1] Лучшие наши современные писатели, под влиянием религиозных стремлений, говоривших в них сильнее эстетического призвания, принуждены были покинуть слишком тесную область художественной литературы, чтобы с большим или меньшим успехом выступить в качестве моралистов и реформаторов, апостолов или пророков. Преждевременная смерть Пушкина не дает нам возможности судить о том, было ли религиозное настроение, заметное в наиболее совершенных его произведениях, достаточно глубоким, чтобы стать со временем его главной мыслью и заставить его покинуть область чистой поэзии, как то случилось с Гоголем ("Переписка с друзьями" ), с Достоевским ("Дневник писателя") и с Львом Толстым ("Исповедь", "В чем моя вера" и т. д. ). По-видимому, русский гений не находит в поэтическом творчестве своей окончательной задачи и удобной среды для воплощения своих по существу религиозных идеалов Если Россия призвана возвестить новое слово миру, то Это слово раздастся не из блистательных областей искусства и литературы, не с гордых высот философии и науки, а именно с величественных, но смиренных вершин религии. Мои русские и польские читатели могут найти обстоятельное подтверждение этого положения во втором издании моего сочинения "Национальный вопрос в России", первая глава которого переведена на польский язык Бенони и выпущена в виде брошюры под заглавием "Россия и Европа".

[2] "Пречистая" и "всенепорочная" - эпитеты, постоянно прибавляемые к имени святой Девы в наших богослужебных книгах и переведенные с греческого и других подобных слов.

[3] Я не исключаю из этого наименования "староверов" в собственном смысле этого слова, спор которых с государвенной Церковью не затрагивает действительного предмета религии.

[4] Окончательный разрыв, состоявшийся лишь позднее, в 1054 году, был впрочем лишь голым фактом, лишенным какой-либо законной и обязательной санкции, ибо анафема легатов папы Льва IX была направлена не против Восточной Церкви, но единственно против лица патриарха Михаила Керуллария и против "сторонников его безумия" (безумия, по правде сказать довольно явного); а Восточная Церковь с своей стороны никогда не была в состоянии собрать вселенского собора, этого, по мнению самих наших богословов, единственного трибунала, компетентного рассудить наш спор с папством (о снятии анафем см. прим. изд. стр. 51).

[5] Так эти ослепленные ненавистью богословы осмеливаются отвергать явное верование Восточной Церкви, как греческой, так и русской, непрестанно провозглашающей непорочность Святой Девы, ее непорочность по преимуществу.

Источник